— Вода, вода! — закричал он так, словно находился в жаркой пустыне.

— Борька, — сказала озабоченно Любка, — ты заболел?

Но Борька отмахнулся от нее.

— Ты понимаешь, — с жаром говорил он, — я совсем забыл про воду: они лежали в снаряде на полу, а под полом была вода. Она их спасла. Вот как!

— Водяная подушка? Здoрово! — неожиданно согласился спорщик. — Только ты не радуйся очень. Все равно их бы разбило в лепешку. А мысль правильная. Даже Циолковский считал, что вода может спасти от ударов. Если космонавт залезет в бак с водой, то останется жив. И вообще Циолковский все предвидел.

— Поэтому ты и притворяешься в школе глухим в честь Циолковского? — съязвила Любка.

Каратов сделал вид, что не расслышал.

— А вот у Ефремова в «Туманности Андромеды»… — начал один из мальчишек, но тут Любка не выдержала.

— Хватит Ефремова, хватит Циолковского! — завопила она. — Ноги замерзли.

— А мы сейчас невесомость будем испытывать и согреемся, — пообещал Гена. Он встал на прилавок, подтянулся и плюхнулся на крышу ларька.

Борька — за ним.

Потом они вместе втаскивали за руки Любку.

— Я первая, — сказала она и спрыгнула вниз.

— Что ты чувствуешь? Была у тебя невесомость? — свесившись с крыши, спросил Гена.

Внизу, в сугробе, что-то барахталось и чихало.

— Чувствую… — донесся до ребят жалобный Любкин голос. — Чувствую, что синяк будет на коленке.

— Подожди, мы сейчас! — Оба спорщика бросились вниз. Они упали, так и не успев ощутить невесомость.

— Не та высота, — объяснил поклонник Циолковского.

— Не та, — подтвердил со вздохом защитник Жюля Верна.

Любка уже выкарабкалась из снега и ковыляла к подъезду.

На лестничной площадке космонавты почувствовали себя дома.

— У Жюля Верна, — продолжал как ни в чем не бывало Борька, — тоже описывается невесомость. Представляете: они плавали по снаряду, как рыбы в воде, и собака Диана с ними. Потом стали пить вино. Поставили стаканы прямо в пространство, налили в них из бутылки и пили.

— И ничего не выпили, — как бы про себя добавил Гена.

— Опять, опять ты придираешься! — напала на него Любка.

— Не выпили, — упрямо повторил Каратов. — Вино выпрыгнуло бы из стаканов, разлилось бы на мелкие капельки и полез по бы в глаза, нос, уши. Все бы кашляли и чихали и даже заболели воспалением легких. Твой Барбикен не знал, что при невесомости жидкость не удерживается в сосуде. Если бы я был учителем, я бы ему двойку поставил.

— А ты забыл, что Барбикен жил сто лет назад? — напомнил поклонник пушечного ядра.

Гена подумал, надвинул шапку на лоб и голосом математика сказал:

— Записываю в журнал: ученик Барбикен не знал действия невесомости на жидкости по уважительной причине. Точка. Двойку вычеркиваю.

— Я тоже сдаюсь, — сказал Борька. — Пушка отменяется. Хотя Жюля Верна я все равно люблю.

— Лети на ракете, не ошибешься, — предложил Гена. — Видал, как ракета «Мечта» махнула к Солнцу? Весь мир ахает, а ведь это все Циолковский предсказал, все формулы его пригодились. Мой отец говорит, что Циолковский — бог реактивной техники. Так что лети смело.

— Хорошо говорить — лети. А что он там есть будет? — забеспокоилась Любка.

— Как — что? Бананы, вкусные, душистые бананы. Он будет выращивать их в оранжерее. И нечего хихикать! Сам Циолковский предложил устраивать на космических кораблях оранжереи. И про бананы он тоже писал. Я лично собираюсь питаться хлореллой. Слышали про такую? Это одноклеточная морская водоросль. В ней полно всяких витаминов. И знаете как растет? За сутки может в тысячу раз вырасти! Я тоже выращиваю дома хлореллу.

— Ты выращиваешь? Где? — в один голос воскликнули слушатели.

— В аквариуме. Могу показать. Айда ко мне!

Приятели с радостью согласились.

Генкин письменный стол оказался маленькой лабораторией. Только в лаборатории можно еще увидеть столько колб, реторт, трубок и всяких других предметов, назначение которых с первого взгляда невозможно понять.

Колбы громоздились в фантастическом беспорядке. Любка, как санитарка, сразу же обратила на это внимание.

Но Гена дал ей отпор, заявив, что даже Циолковский допускал беспорядок в кабинете и никому не позволял ничего переставлять на своем столе.

— В этом беспорядке есть свой порядок, — гордо сказал Гена. — Я могу найти в нем что хочешь.

Хлорелла оказалась непривлекательной зеленоватой кашицей. Она плавала в аквариуме, прикрытом крышкой из плексигласа. Из крышки торчала изогнутая стеклянная трубка, которая шла к банке с водой и уже там, в воде, своим концом упиралась в колбу. Пока гости рассматривали это странное сооружение, Гена успел сбегать на кухню и вернулся с тлеющей лучиной.

— Сейчас вы увидите, на что еще способна хлорелла, — сказал он, взял колбу и сунул в нее лучину. Тлеющий уголок вспыхнул в колбе ровным, устойчивым пламенем.

— Видали? Кислород! O₂. Это хлорелла выделила. Для космонавтов такие водоросли — клад. И есть их можно — я пробовал, ничего… Да вы садитесь! Что вы стоите, как деревянные? Я вам еще покажу полет космонавта в водяной камере. Мама, — крикнул Гена в открытую дверь, — дай мне яйцо!

Просьба осталась без ответа.

— Вы подождите, я мигом! — пообещал Гена и скрылся.

Если бы гости пожелали заглянуть в кухню, они увидели бы, вернее, услышали бы следующую сцену:

— Мама, дай яйцо!

— Я уже сказала: яиц нет.

— А я знаю, что есть!

— А я говорю — нет.

— Ах так! — Гена встал на стул и полез на дверь. Лег на нее животом и повис макарониной. — Буду так висеть до самой ночи, пока не дашь! — объявил он ультиматум.

Дверь поскрипывала. Мать молча сбивала сливки. Гена мужественно висел вниз головой.

— Чудовище! — с сердцем воскликнула мать. — На вот, бери!

Гена спрыгнул, схватил яйцо, кружку и солонку. Взлохмаченный, он возвратился в комнату, где его терпеливо ждали друзья, и показал им яйцо.

— На ваших глазах растворяю соль в воде. Кружка с водой — водяная камера, — объяснил экспериментатор. — Яйцо — это космонавт. Кладу космонавта в камеру и… — Гена с силой ударил кружкой о подоконник.

— Ах, — сказала Любка.

На пол упали брызги.

— Пожалуйста, убедитесь: космонавт цел, можете даже потрогать его.

Ребята заглянули в кружку.

— Ни одной трещины, — повертев яйцо, подтвердил Борька. — Ты, Генка, профессор.

— Это не я, — честно признался Гена, — это Циолковский придумал, его опыт. Если бы вы ко мне почаще заходили, я бы вам не то еще… показал. — И неожиданно закончил: — Давайте вместе будем, а?

Любка порозовела от волнения: наконец-то! Она переводила взгляд с одного приятеля на другого: оба были смущены и рады.

— И вообще никогда не будем расставаться, — продолжал Гена, — идет?

— Идет, — отозвался Борька.

— Идет, — подтвердила Любка и хлопнула Генку по руке.

…Дзынь! — падают сосульки у подъезда. Гаснут огни в окнах. Вон тот — зеленый — моргнул и погас, объявив всем, что Борька Смелов спит.

Дзинь!.. И опять тишина. Что это? Сорвалась сосулька или звякнула на столе колба? Ворочается в постели Гена Каратов. Поднимается и видит: китайский мандарин Ван Ху в своем шелковом халате сидит на стуле и раскачивается. Два огромных дракона смирно лежат у его ног.

«Пушка или ракета, пушка или ракета?» — покачиваясь, спрашивает мандарин голосом веселого прохожего, и тоненькая косичка на его голове вздрагивает.